Приехав на очередной слёт братвы в кафе «Перовчанка», я рассказал ребятам об только что встреченном человеке. Там был бывший спецназовец Василий, он тоже хотел заниматься китайским языком, так мне сказал, я думал, мы составим пару — будем три раза в неделю ходить к Григорию Александровичу и Маргарите Геннадьевне, плюс каллиграфия, а вечером на тренировки к Игорю-Карате.

Игорь обещал за пол года поставить не спортивную базу для дальнейшего изучения. На ринге вы будете просто дохляками, сказал он, а где-то на опушке леса, на склоне горы к вам даже страшно будет подходить. Ибо карате, это не спорт…Сам он, уже будучи всем известным мастером, приехав в Токио и попав на тренировку в элитную школу «Лунный камень», видя, как занимаются монахи-японцы — вместо качания пресса накатывают себе живот бамбуковыми палочками, перед сном втыкая их по кругу у ворот монастыря, чтобы улучшить кожное восприятие противника, натираются рыбьим жиром, дышат порами, как лягушки и прочее — плакал сорок минут. Все наши эти отжимания на кулаках, весь наш этот пот, растяжки — всё не то, сказал Игорь. Мы шли не затем и не туда, как слепые с огромным потенциалом. И потом, вернувшись в Москву, нашёл в себе силы пойти назад, начать всё с нуля. И стал поистине — непобедимым. Какой там Брюс Ли, так.

Вася рассказал вот что.

Настроение отвратительное: человека убил. Из-за этого почти выгнали с работы. Брали мы одного в Ясенево, я в комнату влетаю, а он на табуретке сидит, в трусах и в майке, и смотрит в одну точку. Он киллер. Убил там двоих или троих. К одному подошел, когда тот к дому подъехал, постучал в стекло, тот его опустил, а он ему в лоб из «ТТ». У того кличка была — Татарин. Весь город когда-то держал, то есть их городок. В смысле, не киллер, а убитый. Ладно, неважно! В общем, узнали, где он прячется, ему туда кто-то там носил еду, нас подняли по тревоге, как раз моя смена, мы дом окружили, пожарных вызвали, пожарник в дверь позвонил, мы влетели. Я его за шиворот, за пояс, и об стену головой. Поднял повыше. Он меня не впечатлил, совсем — худой и сонный. Я думал, он как Рэмбо, а он — хрустнул. Так, шпиндюк. Я теперь в киллеров не верю. Может, там у них и есть мужчина какой. А у нас… Вот, и он — умер! Вообще, это небольшая вещь, ему все равно вышак, лоб зелёнкой намажут. И так, и так. Меня сначала хотели даже в звании повысить. Я же стажёр. А потом вызвали к начальнику ОМОН «на ковёр», тоже карлик.

Волосы да плеч, и вообще — на каблуках. Похож на того малнького из «AC/DC». Долго на меня кричал, говорит, выгоню к такой-то маме. А за что?! Я делал свою работу. Ну, ладно. Вот, пил всю ночь, потом с другом из 5-го отделения милиции ходили по Арбату. Поступил сигнал, что там какой-то маньяк бегает со шпорой, бьет ей по глазам прохожих, стараясь, чтоб она прошла по касательной, как в кино! Ой, Каршавский, это вообще песня. Он как-то на Бережковской набережной гаишнику проехал по сапогам. Такого мата я никогда не слышал. Мы, как всегда с ним, по встречной, на Ленинские горы, зима лед, гаишник уаидел, обалдел и нам палкой, вот, Каршавский одной рукой тянется за ксивой, другой рулем чуть влево берет, и к нему. Мы тормозим, и он аккурат гаишнику колесами волжаны по сапогам. Хорошо, у того они были из-за шерстяных носок больше на два размера. Но он так орал! Я после этого с Каршавским и подружился. Сейчас он полицейским в русском квартале в Сан-Франциско, как-то созванивались. По берёзам скучает, а работа ничего. После Петровки, говорит, где хочешь можно работать. Черных тока не любит. Вот, ходили, ходили, я думал, душу отведу, как Чак Норрис, никого не нашли, только промокли. Я беру «Блэк Лэйбл», есть еще «Блю», именно не «Ред», а «Блю», то — вообще чума, и домой. По дороге в метро выпил из горлА. В вагоне напротив сидели трое, стали на меня смотреть, я им говорю:»И чё?» Они на следующей вышли. Прохожу через скверик, почти дошел. У подъезда — опять трое. Трое — самое опасное число. С двумя справиться легко, четыре будут друг другу мешать. А вот трое могут взять в «треугольник», и держись. Но это я так могу сказать, а ты нет. Тебя и двое отоварят, и так, и так.По виду — нацики. Помнишь, как у «Спорта» на Венадского нацики с пецификами дрались? Вот, похожи. Состояние отвратительное. Останавливаюсь. Спрашиваю, как настроение, Алёши? Они говорят, хорошо было, пока вас не увидели. Я руку поднял, глаза же у меня же голубые, и говорю: «Да здравствует наш великий и пресловутый фюрер!» Послал одного в ларек, и выпили — пива. Ты понял?! Доползаю до лестничной площадки, а я в пятом ключи забыл. Все, больше терпения у меня нет. Дверь у нас хорошая, железная, только что вставили, со шплинтами. Отхожу к соседской напротив, фокусируюсь, шнурки на горных ботинках подвязал, и — лечу, визуализирую. Подошвой попал точно под замок, как учил прапор. И — влетел. Так что никому про эти двери не верь. Это так же, как говорят, что двумя пальцами можно выколоть человеку глаза. Никогда не сможешь, не верь никому. И дверь свою не меняй, будут проблемы, звони в милицию, или мне. Все равно не спасет! Вот. И так на этой двери и заснул. Рано это было, утром. Проснулся где-то вечером. Представляешь, какой кайф соседи поймали, когда на работу уходили? Здорово, а?! Вообще, хорошо в Америке жить, там, если совсем ничего не получится, можно хотя бы стать прирожденным убийцей, ездить из штата в штат. Какой мне, Грантик, китайский? Всё равно не научусь, ты сам ходи.

И я ходил, сам. На следующий день рано утром отправился к Григорию Александровичу в Российский Гуманитарный на лекцию, было интересноё Вахтёр не хотел меня пускать, я скорчил ему страшную рожу с повелевающим взглядом. Если бы я так посмотрел на кого-нибудь в Пятигорске,  в меня, наверное бы, стреляли. А тут — пустили внутрь.  (Поэтому кавказцы считают, что москвичи — слабые? А если москвичи — просто человечны?..)

Лекция называлась необычно: «Прощание с потенциальным текстом культуры».

— Что есть личность? Каковы её внутренняя архитектура и организация? — возвышаясь над нами, как гора Тайшань, говорил ГА студентам. — Как взаимодействуют компоненты её структуры? Как она взаимодействует с внешней физической и социальной средой? Что есть социум, как взаимодействуют его элементы его? Начнём, пожалуй с проблемы дефиниций! It next will be right to describe each particular batch, distinguishing those who have feathers and bite from those who have whiskers and scratch! — цитировал он «Охоту на Снарка» Льюиса Кэролла, — Григорий Александрович прекрасно знал английский. — Странная экспедиция странных людей, собирающихся охотиться за странным существом. Так и тут. «Опошлено слово одно. И стало рутиной. Над искренностью давно смеются в гостиной…», так когда-то переводили наконкурсе в одной из газет всем известные стихи…

Аудитория была заинтригована сильно — Григория Александровича любили.

ГА продолжал:

— Что такое культутра? Нынешнее движение от поиска поддающихся описанию структур бинарных оппозиций или ансамблей символических систем-текстов — или текстов-систем — образующих тело всякой конкретной культуры, к альтернативным установкам постмодернизма, с его тягой к подчёркиванию флюидности, спонтанности и бессистемности культурного роста и движения — тоже значимо. Вряд ли это всё могло состояться вне контекста европейской культуры второй половины двадцатого века с её окончательной усталостью от прогресса. Во всё виновата английская промышленная революция, заставив весь мир повернуться от духовных ценностей к техническим, что нанесло удар и по Китаю, и по Индии, и по Тибету, человечество было вынужденно стремиться в прогресс, платой за это стало вторжение в Китай восьми армий. Вместо того, чтобы спокойно заниматься чаньским совершенствованием и собственно культурой, азиаты были вынуждены начать развивать промышленность. Иначе великий Китай было легко обидеть.

— А Мао Дзе Дун? — крикнул кто-то из зала.

— А им ничего больше не оставалось, — ответил Григорий Александрович.
Сравнительно недавно он за четыре года трижды ломал ноги — карма — и осторожно шёл по коридору между партами к доске, но нить отнюдь не терял. Тогда я понял, что он мастер. Раз и навсегда.

…Однажды я спросил ГА, где его китайские друзья. Он ответил интересно. Может быть, я поступаю неправильно, но друзей-китайцев у меня нет. Приехав в 1989-м году со стажировки и из древнего китайского города Уханя, одного из четырех самых жарких мест в стране,ГА сказал:

— Это вообще финиш! Они в Танзании, когда строили завод, заставили всех черных заштопать свои майки. Такого от местного населения не могли добиться ни мы, ни британцы, которые их расстреливали. Нет людей более жизнестойких, чем в КНР! Ходить под ними будет скучно и тяжко. В Европе самый отъявленный материалист считает себя таковым только потому, что в Китае не был, настоящие материалисты живут именно там. А потому будущее за ними, эти все огромные гонконгские иероглифы, которые мы видим на небоскрёбах в американских фантастических боевиках, на самом деле реальность. На самом деле, это проблемы. Конечно, останется и от нас воспоминание, как в Древней Греции. Но не более. Были там даосы, помните, книгу о Ван Липине, как его там нашли, он ночами в ящике сидел, теперь работает где-то на радио в Пекине, да почти нет. Выродились в гадателей со своими палочками. А что гадать, если собственная судьба не в руках? А эти бюрократически-патриархальные идеи в России? Передались к нам вместе с монголами, советники-то у Чингисхана были китайцы. А потом уже Мао от большевиков подучился, и сапог впору пришёлся. Всё, что происходит в странах огромного пространства, невнятно названным «Третий мир», проще было бы сказать «Третий Рим», — он улыбнулся, — не случайно называют модернизацией. Парадоксальным образом то, от чего Европа и её американская периферия хотят отвязаться, оттолкнуться и откупиться, востребовано здесь! И даже носитель буддийских традиций Чогьям Трунгпа давал американцам такие знания, которые не давал в Азии…Парадокс!

Я ещё больше его зауважал.

— И вот в газетах пишут: «Учёные предрекли конец света.» Как те учёные, где, можно их имена? В каком журнале? Издании каком? Наука требует истин, а это блажь. Если учёный допускает хоть один раз серьёзную ошибку, в науке у него имени нет, надо искать работу. Предсказали на основе чего?! И так — много… Вот к нам на кафедру недавно пришёл монтёр менять розетку, с лестницей, ничего не стал делать. Надо перекурить, говорит, перекурил. А потом — надо менять правительство! Розетку прикрутил всё-таки, а она на следующий день снова отвалилась. Диктатура лёгких денег угнетает ведь не меньше, чем цензура. И люди хотят в первую очередь зрелищ, а не культуры. Или лекций по аксиоматике йоги.

Григорий Александрович смеялся, обнажая зубы. Снизу вверх он казался похожим на аристократичного неандертальца, породистого. Страна осваивалась, богатела, воровала, стреляла в друг друга, а он оставался прежним, таким же, как после выпуска. Не меняются только самые лучшие и самые худшие, говорил учитель Кун-Цзы. ГА, конечно, был лучшим. Ровесник безвременья! Один знакомый китаец-бизнесмен, видя талант Григория Александровича, уговаривал его серьёзно заняться бизнесом, разбогатеть, ГА наотрез отказался. Заниматься бизнесом значит тратить всё своё время на оборот собственных денег, а как же наука? Про тех, кто уехал — также за хорошие деньги! — преподавать на Тайвань или в Гонконг, до ста тысяч американских долларов за год, говорил:

— И что?..Они там преподают русский язык и литературу, синология их там не нужна. Какой смысл? Они нужны тут! Иногда надо пожертвовать собой, чтобы принести пользу другим.

Но не осуждал, он вообще не осуждал никого. Человеку очень трудно, Грант, сказал мне он, понять, что с ним происходит в данное время, а время, это всё, что у нас с вами есть, больше у нас нет ничего.

Как в песне:

— Мы, ровесники безвременья, сверстники смерти в конце ХХ века,
или вначале XXI-го, не вижу разницы, мы говорим или молчим,
не вижу здесь противоречия! Живой в царстве мёртвых сам им становится…

— И есть оппозиция. Условно эту оппозицию можно представить в виде серии великих отказов.

Сам Григорий Александрович не отказался бы даже от дерева или от собаки, не то, что от правды или ученика. Даже травы и цветы нельзя трогать, цитировал Лаоцзы он, именно с заповедей начинается управление энергией. Потому что если их не соблюдаешь, она при цигуне может отклониться, это трудно лечится. Сам он вначале занимался проблематикой школ инь и янь.

…ГА блестяще фотографировал, снимал игровое и документальное кино, рисовал, играл на гитаре пел. Ненавидя коммунизм, он польностью принимал идею гармонично развитого человека. Диапазон его познаний был удивителен: история, философия, ботаника, литература. Теология, конечно…По японски он тоже – говорить не говорил, не было практики, но то, что ему было надо по китаистике прочитать, всегда сможет. Возьмет, посмотрит и поймет, в этом ГА был похож на знаменитого академика Конрада, переводчика трактата «Сунь Цзы о воинском искусстве», по которому до сих пор занимаются в военных училищах Тайваня, Сунь Цзы и пятикилометровый кросс, человека, овладевшего этим трактатом, победить с помощью обычной военной науки почти невозможно. Академик Конрад исследовал восточные источники на трех языках, китайском, корейском и японском, а потом, суммируя всё, — переводил. Можно представить, какой за этим стоял труд. По самурайскому выражению, это иголкой выкопать колодец. Если вы, Грант, поедете в Японию, говорил он, жить и работать, учтите, у них всё своё, китайский только лак, то есть и своего-то ничего нет, всё репродукции. Заниматься корейским чанем лучше, чем японским, а китайским, лучше, чем корейским. Всё в Китае, всё там, у самих японцев огромный культурный комплекс. Экономического у них нет, а культурный — да. Но не ровняйте себя с Конрадом, Шуцким и Алексеевым, это другие люди.

В силе осознания космоса древности Григорий Александрович тоже мало кому уступал. Даже «в стране», среди носителей, то, чего не понимал он, не понимали и китайские учёные. И был свертактичен, на мои попытки выяснит, что со мной стало вдруг происходить в приближении к тридцатилетию, как я вдруг из солдата криминального мира попал к нему домой, ГА только мягко сказал:

— Грант…Ну вы же знаете. Вы фактически сейчас получаете второе образование.

И всё стало ясно. Хотя на самом деле оно мне мало помогло, и в Москве, и в Китае идеала я не нашёл, порой теряя сознание от окружающего меня мещанства и претензий на знание чего-либо.

— «Джи дже вей джи дже, бу джи вей бу джи, ши джи е» (1)? Нет, СКВ, свободно конвертируемая валюта. «Где найти в Москве СКВ?..»

Я тоже ненавидел это в России, ненавидел и в КНР. Но на мои слова, что один знакомый мне замминистра одного, не будем называть, какого, министерств, за пять тысяч долларов приобрёл у одного искусствоведа катану, вдруг заметил:

— Ну, видите? Значит, что-то меняется.

— Какая Европа?! — горячась, кричал я Григорию Александровичу. — Это всё империи закатного солнца!! Там нет силы, по-тибетски — «дралы», магической и оккультной, вообще нет Вон сейчас, говорят, в России есть вьетнамец-асс, единоборщик, на выбор дерётся с любым противником, рядом с рингом стоит ведро и тряпка, кровь за ними вытирают. Перебил уже всех, от бойцов преступного мира до охраны президента, говорят, сейчас в Ленинграде. Я же никогда не говорил Петербург, с тех пор как увидел Амстердам.

— Почему в спорте человек , поднимаясь до вершин, на десять лет становится суперменом, а потом —рассыпается? Заканчивает жизнь заслуженным мастером в заброшенной однокомнатной квартире где-нибудь на окраине северной столицы? И его бросают все ученики, подготовленные им чемпионы? А если человек владеет внутренней энергией, он будет бить так же, с огромной мощью, до последнего дня? Как Е Вен перед смертью на съёмках? В последнем дыхании разломать манекен? Эти же стойки дакинь, сколько их там, восемнадцать, чтобы сразу убивать, при чём тут спорт?

— Что вы, я был в Голландии на синологическом конгрессе, это прекрасная страна, — спокойно отвечал Григорий Александрович.

Карате он в молодости занимался, причём контактным, били его так, что кровь из желудка выплёскивалась на лоб. Занимался всерьез, видел легендарного и забитого насмерть в Риге свои страшным гуру Талгата Нигматуллина. Талгат Нигматуллин, как вы знаете, на удар прямой ногой, мая-гири, ловил лоб противника, а это очень и очень трудно. И был пахарь — все уходили с тренировки, выключали на стадионе свет, а он уже в полумраке продолжал по беговой дорожке нашагивать комбинации. Григорий Александрович, говорят, научился, чтобы применяемые им блоки шли вскользь, а не с шишками и синяками, как обычно. Потом слишком много сил стала отнимать наука, бросил. Из-за обязательного чтения «Сна в красном тереме» на языке не хватало времени. Зачем стране ещё один хороший каратист, рассуждал он, их и так много, видимо, имея в виду громкие имена 80-х годов, ей нужен хороший синолог!

И стал высочайшей пробы профессионалом. Но шпану в подворотнях на Остоженке и Пречистенке по привычке, всё-таки обходил: боялся ненароком покалечить. Вместо несостоявшихся уличных боёв он продолжал в своих исследованиях выворачивать наизнанку окружающий его мир, обнажать его швы, показывая нам, профанам, как он устроен. Но — индивидуально. ГА никогда не терпел вмешательства в свои дела и чувства и не лез в душу другим. Для Москвы это было редкостью. При этом, конечно, был готов отдать другу последнюю икону — когда заболела дочь одного из его коллег и лежала в Филатовской больнице на Садовом недалеко от Воровского, он тут же предложил этой семье жить у него, жили всю весну 77-го. «Мы волки, — писал в одном письме к другу он, — гордимся тем, что не ссучились. Но какой ценой? Чтобы мне не предложили, я тут же распознаю угрозу своей свободе. Человек слаб, нужно прислоняться. Я тоже хочу делать доброе. Если бы мы росли в нормальных условиях…А сейчас мы сидим каждый в своей конуре…Что я могу? Попугать? Да, попугать я умею. А хотел бы написать о хорошем человеке, но не могу. Получается враньё.»

ГА сделал так — не став писать о хороших людях, он стал их выращивать. Студенты обожали его и за благородство, и за полное бессеребренничество – он даже свою машину отдал племяннику, чтобы можно было больше посидеть, почитать.  И личное мужество — учебное расписание для ГА было святыней. Осенью 93-го, когда уже перестал ходить весь транспорт и стреляли прямо около его дома, он всё так же рано — вставал. Делал несколько дыхательных упражнений даоинь и тунна и пешком шел на занятия. «Может, кто-то придет на старокитайский?», — говорил он домашним. – «А меня нет. Это неправильно. Это не-пра-виль-но. Что значит — «опасно»?!»

За эту чисто конфуцианскую фразу его полюбили все. И спутся почти десять лет после его ухода из нашего мира, оказавшись на китайских Гаваях, острове Хайнань, я, встречая в аэропорту отца, разговорился с одним настоящим, не как я, востоковедом – выпускником ИСАА, молодым парнишкой, работающим там гидом. Спросив, у кого я учился в Москве и выслушав ответ, он зацокал языком, выкатил глаза: «ГА! Это брэнд! Это брэнд!» Брендом для меня ГА никогда не был. Он был дорогим для меня человеком. Помните, на меня говори, что хочешь, учителя не трогай! Это про меня и про него.

А в другом: «Таким образом оказывается, что что бы мы ни делали, куда бы мы ни бежали, даже если мы уйдём от этой цивилизации, я говорю здесь в общем, не отличая цивилизации от культуры, если мы намереваемся бежать, то бежать нам остаётся только к природе. И, оказываясь даже на природе, мы все свои проблемы, все свои мысли приносим с собой. И никакая природа тут не поможет. Нет человека вне культуры, в принципе не бывает. Выйти из свое культуры можно, но смысл? Был один французский востоковед, засланный в племя к бедуинам, выучил их обычаи и язык и оттуда писал отчёты, сначала, как положено, в неделю один раз, потом всё реже и реже, потом перестал, в этом племени исчез. Нужно ли это и кому? Попытка выйти из своей собственной культуры приводит к попаданию в другую культурную среду, и не всё то, что похоже в двух культурах — одинаково, наша коммуникация может быть затруднена именно потому, что мы находимся в разных пространствах. Несмотря ни на что, выбор есть. Только не думайте, что вы спасаете мир.

Люди, развалившие его институт, говорят, лгали ему в глаза. Он делал вид, что не замечал. Эти, в отличие от прежней советской бюрократии, не делали вообще ничего, только боялись и ненавидели ГРигория Александровича. А он, как-то подняв к потолку глаза, ткнул сжатым кулаком вверх и произнес: «Дети — хорошие! (Про студентов.) Кем бы они не стали, это поколение для «них» уже потеряно». «Потерянное поколение», как писал ещё в конце 80-х ныне известный писатель Олег Дивов в какой-то газете, конечно, благодарило его  от всего сердца, гроб ГА несло много его учеников и коллег. Но в чём-то он ошибся — молодёжь сейчас также охотно идёт на компромисс, ради возможности сходить хорошо в кино. А, может, боятся…Я — нет. Сказать правду и умереть, друзья монголы. (Этому меня научил другой учитель, Виктор Масивен, отец которого помогал эвакуировать из Харбина последнего императора, русская мать и отец манчьжур сделали его носителем двух языков, когда мы встретились, ему было 72, на уроках он говорил, налейте старику чая, я это ;;;, сегодня не спал. Рассказывал, что японцы, захватив Манчьжурию, заставляли китайцев кланяться в сторону восхождящего солнца богине Аметерасу, китайцы кланялись, манчьжуры нет. И я не кланялся, хотя меня заставляли. И в Китае, и в Москве.)

— В социологии отказ от детерминизма и противопоставление многофакторного анализа монофакторному, в истории — от телеологии и номотетики, учении о целесообразности бытия, оперирующее наличием разумной творческой воли, творца, подход, ориентированный на нахождение универсальных свойств, качеств, черт характеризующих личность и ее поведение, пытающийся определить универсальные характеристики личности, в качестве В качестве парной категории по отношению к идиографическому подходу, в гуманитарной сфере — отказ от признания абсолютной — или даже относительной! — ценности любой истины. И в конечном счёте в этой серии отказов читается главный и поистине веоикий отказ — от рационалистического постижения действительности. Произошла английская революция, люди стали лучше жить, но духовные проблемы остались. На их разрешение пришёл институт церкви, реформированный католицизм, — ГА великолепно обобщал, — но не смог. И тут же — конец философии после Канта, и как компенсация, всплеск культуры. Которая тоже стала маргинальной по сравнению с эпохой Возрождения, нечего и нечему стало возрождать, остался один Голливуд, тоже ритуалы и, как мы видим, Макдональдс. Поэтому лучше договориться пользоваться термином «культура» как псевдонимом совокупности факторов, влияющих на поведение её носителей. Смотрите тексты!

Григорий Александрович с удовольствием разбирал тексты сам.

— Грант, Грант, с точки зрения среднеиндийских языков — не может быть никакого возражения!

Я смотрел.

— Вот, против объяснения предложенного английскими востоковедами сто лет назад: на санскрите «гардабхи» значит «ослица» Но это же смешно! Надпись в таком случае становится совершенно бессмысленной. На месте, где родился Будда, царь якобы приказал установить каменную ослицу! Нет, тут что-то другое…А что?

А иногда спрашивал:

— А почему вы считаете, что вселенная создана кармой живых существ? И погода?..

Прочтя книгу Островского по буддологии, я поверил в это, но объяснить не мог.

— Не нравятся мне ваши разговоры, — слыша это, сказала как-то Маргарита Александровна.

— А мне нравятся очень! — сказал ГА. И был как всегда искренен.

Маргарита Александровна Фролова — преподаватель китайского, опытнейший педагог, не знаю, работает ли она сейчас в ИСАА, тогда работала. Именно она тогда отдала мне имеющийся только у неё вопросник к двухтомнику китайского языка с предложениями типа «Услышав объявление, братишка радостно закричал: «Наша команда выиграла!», я переводил — «Слышит радио, мой брат радостно кричит», Маргарита Геннадьевна исправляла «Мой брат, как только слышит радио…». Это была старая школа. Не учитесь у меня китайской литературе, уговаривала она меня, учитесь у Гриши, он в ней живёт. Но для меня оба они казались богами…Внезапная смерть Григория Александровича была для МГ страшным ударом. После похорон в большой комнате — так странно было смотреть на эту пустую теперь квартиру… — везде стояли фотографии ГА. ГА, ГА, ГА…На одной из них — он в военной форме, форма ему шла. Как говорится, сшитое в расчёте на чрезвычайные обстоятельства, идёт всякому. Кто не теряет чувство реальности…Он не терял.

ГА считал, что в ССР нет никакой принципиальной разницы, где работать. В результате мы все служим в филиалах ЦК КПСС, говорил он. В то время отец ГА был связан со Средмашем и знаменитую квартиру на Садовом подарил им на свадьбу помощник Косыгина, мэр района сам привез ключи, и имел доступ к книжному распределителю. Говорят, его библиотекой пользовался весь ИСАА. Мандельштам, Ахматова, Бродский.А когда умер его собственный учитель, он сказал так: «Неважно. Неважно, что мы сним в чем-то не соглашались, не в этом дело. Масштаб личности – вот что. Не знаю, чем он меряется…Но он виден — всегда! А идеи…не имеют никакого значения».

— Ну а что вы по латыни проходите? — спросил как-то Григорий Александрович на зачёте студентку.

— Августина переводим.

— А что переводите? (ГА прекрасно знал латынь.)

— «Исповедь».

— А про что там?

— Ну, он там уверовал всячески…

— А вот почему стало возможно в средневековой культуре (вопрос)?

(У студентки нет ни работ, ни реферата, ничего, полный голяк.)

— Зачёт. Идите, (фамилия).

ГА знал, что его спецкурс был у студентов после физкультуры, пока они доезжали до РГГУ, не знаю, откуда, им было уже просто ни до чего. До ничего, говорили они мне. И он не настаивал на знаниях, как я, я из-за этого перестал в Китае преподвать английский, не делают домашних заданий, сказал раз, дваЮ ну как?! — отпускал. Как хороший учитель отпускает не имеющего сил ученика в самостоятельное и свободное плавание, пусть плывёт, без сожалений и обид. И всегда, если что, принимает. Все пользовались этой его интеллигентной беззащитностью. Боец по характеру, он не мог жёстко делегировать, не то что приказать. Заняв руководящую должность, он делал все сам. Сам писал бумаги. Сам их перепечаьывал. Сам носил по коридорам и инстанциям. Сам сидел на бесконечных планерках. Сам уставал. «День прошел, а я снова ничего не сделал, ничего не написал», — жаловался он. Из-за усталости часто не было времени и на стихи. Хотя что-то — оставалось:

Кусочек счастья нам дадут,
Пока мы детвора,
Как неба голубой лоскут
В колодезе двора,
Всего на несколько минут,
А там — пора! пора!

Пора за парту и тетрадь —
Бороться и страдать,
Учиться жить и прославлять,
Пороть, поклоны отбивать,
Скуля, в чужую лезть кровать,
Лгать-трусить, трусить-лгать.

Час съест минуту, месяц — день,
Год — месяц, жизнь — года,
Нам оглянутся станет лень
И некогда — туда,
Где самой раннею порой
Глазеем, детвора,
Какой лоскутик
Голубой
В колодезе двора.

(орфография сохранена)

Ни на какие митинги ГА никогда не ходил. Он просто прямо и долго смотрел в глаза тем, кто его на них звал — часто эти люди хотели просто прикрыться его именем. И этих людей, косвенно или прямо ответственных за всё, что произошло у нас в стране за последние пятнадцать лет, по-моему, он не простил — в их «исторические» обстоятельства он входить не стал. Не прощаю и я — ни в Китае, ни дома. Не прощаю и Америку — за Ирак. Нет извинения трусости, подлости и хамству, в том числе и собственным. Так говорил ГА друзьям. В быту язык ГА был замечательным сплавом высокой пробы просторечия и строгой научной лексики, таких людей мало очень, учёных и поэтов одновременно. Теперь вы понимете, почему Цюй Юань покончил с собой?

Мы с ГА сразу начали читать тексты на языке, до сих пор помню эти строки. «Мой отец, окончив Гарвард, поселился недалеко. Когда я вошел в комнату, он курил заморскую трубку. Рядом с ним стояла женщина с как-будто нарисованным яркой красной линией искусственным ртом. «Папа», — сказал я. –«Мама хочет, чтобы ты вернулся домой. Она больна, серьезно.»

Сознание сразу рисовало конец династии Цин, высокого худого китайца в европейском костюме, среднего размера серый с башенками гламурный дом где-нибудь в окрестностях Шанхая. (Не люблю этот город, самый некитайский город Китая.) И молодую, эгоистичную, бесчувственную, стройную новую жену со злым красным кругом вместо губ вокруг рта. Ухоженную от макушки до кончиков пальцев ног и созданную только для наслаждения. Сам я вырос почти без отца, поэтому прекрасно это всё понимал.

В китайском мы дошли то того момента, который называется «тинг ли»(2), это значит фонетические уроки. ГА дал мне кассеты и американский учебник в двух томах, первый урок назывался «Дао Джунг Го Люй Йоу»(3), и я поехал на съемную квартиру домой. Приехав, я обнаружил, что учебника-то — нет! Кассеты — и всё! Набираю пресненский номер, ГА снимает трубку. Я говорю, Григорий Александрович, я забыл учебник. А он отвечает, всё правильно. Учебник вам, Грант, и не нужен.

И началось хождение по мукам. Я, заняв у того же Лёши Сканави большой, толстый и ужасно— дефицитно известный в определенных кругах «Шанхайский словарь» в тёмном жёлтом перплёте и взяв большую толстую тетрадь, просто со слуха выбирал из огромного ряда тот или иной омонимичный иероглиф, вписывал его в клетку и смотрел по контексту, подходит он или нет. Потом — составлял предложение. Заканчивал этот свой так-называемый текст-ацкий труд, через «ц» и шёл к ГА, который, только на час, давал мне саму книгу, по ней я сверял свои слуховые способности. Самурайское было испытание, доложу я вам, как вспомню, у меня по сей день звон в ушах. Результатом этого, помимо гордости собой, почти равной гордости Будды, была диарея от нервного напряжения, по совету Игоря-карате, дело было летом, я раздевался донага и пил вьетнамский бальзам, укрепляющий почки, закупая его в маленьких, только востоковеду известных точках торговли, на метро «Тимирязевксая» — «Салют-3» и на Дмитровке. Там, в конце шоссе вообще отдали вьетнамцам целый рынок, был и подпольный публичный дом, и свой ресторан. Не ходи туда часто, предупреждали меня в Перово, скажешь не то, поставят на пику, такой народ, что-нибудь воткнут. И действительно, вьетнамцы — не китайцы, могли. Но не воткнули, хотя я там чуть не женился, потом расскажу, а своей цели ГА достиг — потом я практически никогда не слышал неправильных тонов. Надо заниматься старокитайским, сказал он. Потом это снова подтвердят на месте.

Одной из знаковых работ Григория Александровича была выпущенное им в 1990-м  году  исследование «Космос, музыка, ритуал».

«Можно только обрадоваться, какие чувства обуревали молодого дракона, — писал он, — и всё же он явно ищет мира, а не войны. Разум и представление о долге берут верх над эмоциями. Это качестов человечности (жень) есть для классики результирующая совокупности свойств и проявлений, наиболее фундаментальными из которых является верность внутреннему закону».

— Древние были более цельными, — после урока на слух говорил мне он, — мы — разрозненны, в каждом из нас по пять личностей. Какая тут медитация…

Сколько лет прошло, жара сменяла холод, сушь влагу, твёрдый лёд — воду, а всё помнится.
Видимо, отсюда и была его  пренебрежение ко почти ко всему материальному, всю перестройку ГА, пока другие, знающие китайский язык, строили заводы в Пекине и загружали баскетбольными мячами на Тайване чартерные самолеты, проходил в стареньком советском тренировочном костюме.

— где не ко времени взял разгон над свалкой крыш и мостов
воображаемый мой вагон полный любви и снов
скользящий мимо веселых стен клеймящих прах и подвох
отсчитывающий до–дес–к –дэн стрелки веков и эпох
где ты улыбнешься не помня обид прикроешь лицо рукой
смотри-ка додескадэн стоит старый-то стал какой
старый-то стал какой обормот седой какой паразит
а шелуха его не берет летит себе и летит —

Так я вошёл в нулевые годы. Я их всё хотел познакомить с Игорем-Карате, не успел. Человек, который много раз смотрел в лицо настоящей смерти в разных версиях — их всего было в России таких тринадцать человек — «Железная дюжина» — когда узнал про уход другого Мастера, сказал мне:

— А знаешь, Грант, как это тяжело, понимать, что все не то и не так, и так — жить.

Сын ГА по стопам отца не пошёл, в детстве он очень любил Толкиена, потом на Украине занялся бизнесом, говорят, удачно. Я — не пошёл в церковь, я не авраамист, зачем. На могиле у ГА прочёл, как мог «Сутру Сердца» и поклялся продолжить его дело. Сейчас понимаю, так, как он — не могу.

***

Итак, «Ровесник безвременья»:

Григорий Александрович Ткаченко родился в Москве в октябре 1947 года. В 1965-м поступил в ИСАА МГУ тогда институт восточных языков учился на кафедре китайской филологии. Со студенческих лет был учеником всем известной профессора Позднеевой, воспитавшей целую плеяду отечественных китаистов. В 1970-м защитил диплом по «Вёснам и осеням Люй Бу Вэя», позднее работал в главной редакции Дальнего Востока АПН, Институте востоковедения Академии наук, Военном институте переводчиков, Военно-дипломатической академии. В1982-м защитил диссертацию. С 1995-го был заведующим кафедрой восточных языков в Российском государственном гуманитарном университете, одновременно исполняя обязанности директора Института исторической и культурной антропологии. 23 августа 2000-го года скоропостижно скончался в расцвете творческих сил: пошёл в диспансер по месту жительства на проверку, барахлило сердце, присел в очереди подремать на стул и не проснулся. Так умирают праведники, на Востоке это называют «Уход доброго человека», падает давление, и всё, без мук. Мир вам пухом, дорогой учитель! Теперь нам  эстафета.

Простите ли нас и — какая?..

15 марта 2011, праздник Цин Мин

Примечания:

(1) «Я знаю, то, что я знаю, и я знаю то, что я не знаю, именно это и есть — знание» (Конфуций)

(2) фонетический курс (кит.)

(3) «В Китай — путешествовать!» (кит.)