Николай Алексеевич Спешнев

Как это было

Переступая теплым весенним солнечным днем 1954 года порог просторного кабинета первого секретаря обкома комсомола Василия Тимофеевича Шумилова, я и предположить не мог, что отсюда начнется долгий путь длиною в 40 лет, идя по которому мне доведется быть свидетелем и участником многих важных и интересных событий.

Летом в Ленинграде должен был состояться Всемирный конгресс студентов-медиков. Предполагалось, что на нем будет присутствовать и группа китайцев. Две основных темы конгресса звучали так: хирургия сердца и условные рефлексы. По линии Комитета молодежных организаций мне предложили работать на нем в качестве синхронного переводчика. К тому времени уже в течение трех лет я преподавал китайский разговорный язык на восточном факультете (с 1939 по 1946, в годы японской оккупации Китая я учился в Пекине в китайской средней школе), в связи с чем и оказался единственной кандидатурой для столь важного мероприятия. Никогда до этого мне не приходилось работать именно синхронным переводчиком, и потому первое, что я ощутил, был страх: не справлюсь. К тому же летом хор университета собирался на традиционный праздник песни в Прибалтику, и мне — активному его участнику — крайне хотелось там побывать. Короче, от работы на конгрессе я отказался.

… В кабинете кроме В. Т. Шумилова были еще человека два-три, которые не без любопытства смотрели на вошедшего “отказника”. Пригласили меня сюда не в гости, а “на ковер” — в те времена вещь серьезная. Однако никакого разноса не последовало. Меня просто “убедили”, что это дело государственной важности и что я, конечно же, с поставленной задачей справлюсь. Слабые попытки объяснить, что без меня гастроли хора потускнеют или, чего доброго, сорвутся, не возымели действия и никого не разжалобили. Короткая и “трогательная до слез” сцена на ковре закончилась тем, чем и должна была закончиться. После классической фразы “В случае чего — поможем!” комсомол в моем лице ответил: “Есть!”. Поскольку кабинет секретаря обкома находился прямо под крестом одного из флигелей знаменитого Смольного собора, то, видимо, на то еще была и воля Божья. Так я стал синхронным переводчиком.

Скальпель и… белые крысы

Как оказалось, неожиданности подстерегали меня совсем не там, где я их ожидал. В один из погожих дней студенты-кардиологи отправились в Больницу им. Ленина на практику. Предстояло наблюдать операцию на сердце. Поехал, естественно, и я. Народ уселся в амфитеатре, чуть возвышаясь над операционным столом, на котором уже лежал пациент. Вокруг него суетились медицинские сестры. Все было готово. Наступила тишина. Появился хирург, поздоровался с аудиторией и взял из рук своего помощника скальпель. Затем, объясняя присутствующим свои действия, он провел им по бренному телу несчастного… Откровенно говоря, как только я заметил на столе больного, как-то сразу возникло нехорошее предчувствие, а при виде брызнувшей крови, а потом и пульсирующего сердца я почувствовал сначала неприятный привкус во рту, затем легкое головокружение и, не успев перевести доносившиеся уже откуда-то издалека слова почтенного эскулапа: “зажимаем артерию”, “проникаем в левый желудочек”, позорно бежал из амфитеатра, прикидывая на ходу, как спасти свою репутацию. Немного отлегло от сердца лишь тогда, когда я увидел, что за мной устремились еще несколько переводчиков и двое любопытствовавших специалистов по условным рефлексам. Все бежали в одном направлении.

В тот же день, но уже в другом месте последовала еще одна операция — на этот раз хозяином положения был хирург-косметолог. Придя в себя от первого шока, я решил, что тут-то все обойдется. Некоей милой даме необходимо было исправить нос. По моим понятиям, нос как нос, и “ремонтировать” тут было нечего. Но кто их поймет, этих женщин? Когда вошел хирург и, взяв обыкновенное зубило и молоток, стал им “кромсать” переносицу лежащей под наркозом милой незнакомки, я, все позабыв, сбежал снова…

Через день состоялось выездное заседание по теме “условные рефлексы”. Приехали в знаменитые Колтуши. Студенты с превеликим интересом наблюдали за действиями наших милых сородичей — шимпанзе, которые не без успеха доказывали присутствующим, что еще немного тренировок, и у абитуриентов могут появиться серьезные и достойные соперники. А еще были белые крысы с длинными розовыми хвостами, которых заставляли пробегать по сплетенному из металлической сетки длинному с двумя поворотами узкому коридорчику. Бедные животные должны были уложиться в восемь секунд и достичь кормушки, иначе получали приличный заряд тока вместо пищи. И они умудрялись пробежать это расстояние каждый раз за 7.999 секунды, вызывая бурный восторг у участников симпозиума. Никакой крови — одно очарование. И перевод прошел гладко.

И тогда я понял, что, оказывается, знание языка на симпозиумах такого рода — фактор не главный. Нужны еще выдержка, самообладание и главное — хладнокровие, которые в дальнейшем не раз меня выручали в самых неожиданных ситуациях. Так состоялось мое боевое крещение.

Волков бояться…

Синхронный перевод — штука сложная. Он требует наличия многих качеств у переводчика, среди которых немаловажным является умение собраться и сконцентрировать свое внимание в течение небольшого отрезка времени. Обычно по каждому из рабочих языков конференции составляется бригада переводчиков, состоящая из трех-четырех человек, которые, сменяя друг друга каждые 15–20 минут, переводят доклады ораторов или проходящую в зале дискуссию, сидя в специально оборудованных будках (две пары наушников, один микрофон и небольшой пульт). Правила охраны труда таковы: 15–20 минут работы, 40–45 минут отдыха. В противном случае возникают перегрузки. Чаще всего из-за недостатка переводчиков высокого уровня “синхронщикам” приходится работать и по полчаса (на конгрессе медиков мне пришлось работать одному все дни напролет!!!). Заметим, что в преклонном возрасте синхронный перевод просто опасен для здоровья.

Рабочими языками на международных конгрессах и конференциях обычно являются английский, немецкий, французский, испанский, русский, к которым при необходимости подключают и китайский. Главный переводчик (в зависимости от языка он меняется) переводит оратора на русский язык, а с него уже осуществляется перевод на остальные языки. Возникает своеобразная цепочка. Ответственность главного переводчика чрезвычайно велика. Фактически от него зависит, какой текст пойдет в зал. Плохо, когда докладчик торопится и синхронный перевод за ним не поспевает. Тогда переводчик нажимает специальную кнопку у себя на пульте и на трибуне у докладчика начинает мигать красная сигнальная лампочка. Если с первого раза это не помогает, то имеются еще две попытки, после чего переводчик просто прекращает перевод и сообщает об этом залу. Аналогичная ситуация возникает, если оратор не владеет фонетическими нормами того языка, на котором выступает. Такое часто встречается, когда на английском языке пытаются говорить японцы или индусы. Это жестоко, негуманно, но справедливо. Переводчиков надо беречь.

У каждого синхронного переводчика своя манера перевода (будь то синхронный или последовательный перевод с предварительной записью текста или без оной). Одни, слушая речь в наушниках, закрывают глаза и достаточно монотонно, не торопясь, с небольшими паузами “выдают” перевод в микрофон. Другие быстро входят в роль и потому во время перевода, забыв обо всем на свете, размахивают руками, копируют интонации оратора, буквально сливаясь с ним, становясь его alter ego. Здесь превалируют эмоции. Подобное происходит и тогда, когда почти синхронный или последовательный перевод (без записи) требуется во время выступления оратора с трибуны или, скажем, при ответе на вопросы из зала (пресс-конференция, телемост и др.).

“Ну, погоди” и очень много рисовой водки

… Кино-коктейль — жанр дипломатического протокола. На него в посольство или консульство приглашаются зарубежные дипломаты, а также гости из официальных государственных учреждений страны аккредитации. Обычно в этих случаях демонстрируется новый фильм (можно и старый, но хорошо забытый), а за полчаса до его начала устраивается коктейль. Таким образом у дипломатов появляется возможность обменяться мнениями по интересующим их вопросам и заодно посмотреть фильм. Во время сеанса переводчик сидит в кинобудке, откуда виден экран и где есть наушники и микрофон.

После известных событий на острове Даманском во время исторической встречи А. Н. Косыгина с премьером Китая Чжоу Эньлаем 11 сентября 1969 года в Пекинском аэропорту обе стороны достигли договоренности начать переговоры по пограничному урегулированию. Переговоры длились уже несколько лет, когда весной 1972 года я был включен в состав советской правительственной делегации в качестве эксперта-переводчика и в июне того же года прибыл в Пекин, где проработал в составе делегации два с половиной года. Содержание и характер переговоров оставим в стороне, это отдельная тема.

Для китайских дипломатов, в том числе и для членов китайской правительственной делегации, в посольстве нередко устраивали кино-коктейли. Однако выбрать нужную ленту всегда было делом непростым. В те годы напряжение между нашими странами достигло предела, поэтому важно было, чтобы сюжет фильма был по крайней мере нейтральным, чтобы никто не мог заподозрить и упрекнуть устроителей в том, что фильм в целом или отдельные его фрагменты и реплики провоцируют ненужные ассоциации.

В отборе картины обычно принимал участие и я, сделавший в конце 50-х и начале 60-х гг. на “Ленфильме” не менее двадцати дубляжей китайских фильмов. Откровенно говоря, показывать особенно было нечего. Выбрали было однажды неплохой остросюжетный детектив с восточным уклоном. Дело происходит в Средней Азии. Шайка бандитов для устранения своих соперников использует ядовитых змей, которых содержит в специальных клетках. Все хорошо, но вот у ядовитых змей имеются свои клички — имена диктаторов тех лет: Ли Сын Ман, Аденауэр, Чомбе… И, как назло, одну из кобр звали Чан Кайши. И хотя сам тайваньский диктатор был лютым врагом Китая, упоминание его имени даже в связи с ядовитой змеей могли посчитать провокационным. Фильм пришлось отставить. Выручил знаменитый мультипликатор В.Котеночкин. Именно в те годы появилась легендарная серия “Ну, погоди!”, которая пришлась как нельзя кстати именно для кино-коктейлей. Во-первых, не нужен перевод, а во-вторых, никаких провокаций, всего лишь борьба добра со злом. Интересно, что любимое выражение Н. С. Хрущева “я покажу тебе Кузькину мать” и “ну, погоди” переводятся на китайский язык почти одинаково.

Во время подобных кино-коктейлей случались и забавные истории. Обычно с фильма снимается фонограмма, с которой печатается текст. Затем его передают переводчику. В посольстве фонограмму расшифровывали машинистки. Как говорится, что слышат, то и печатают.

…Начался сеанс. Идет фильм “Укрощение огня” о легендарном С. П. Королеве. Все идет гладко, особых сложностей в переводе нет. На всякий случай держу текст на русском языке перед собой (перевод заранее сделать не успел). Звучит музыка, идет отрывок без слов. Пауза. Пробегая глазами текст чуточку вперед, я вдруг с ужасом читаю реплику, которая должна прозвучать буквально через несколько секунд: “Последняя рисовая водка, осталось 17 тонн…” Фильм о Королеве, а тут какая-то пахучая рисовая водка в 65 градусов, да еще в таком количестве. Жду со страхом слов с экрана и отчетливо слышу слова: “Последняя рейсовая сводка, горючего в ракете осталось 17 тонн!!!” Девушки-машинистки, печатая текст, явно забылись на мгновение. Вот к чему может привести тоска по далекой родимой сторонушке. История не иначе как для питерской телепередачи “Блеф-клуб”. Этот случай, как и вся многолетняя работа на серьезных переговорах, приучил меня обязательно пересчитывать страницы любого текста (не выпала ли) и предварительно его просматривать.

Когда одной салфетки мало

Должен заметить, что у ораторов, в том числе и у руководителей государств, принято обращаться с переводчиками чрезвычайно вежливо, а порой и нежно, иногда даже спрашивать у них совета, скажем, стоит ли упоминать в своем выступлении тот или иной факт, какую реакцию он может вызвать у собеседника, переводима ли на китайский язык та или иная шутка; или что сказать в ответном тосте и когда его лучше произнести. В конечном счете ведь совершенно очевидно, что в мире все равно нет ни одного оратора, который был бы красноречивее своего переводчика! Каков перевод, таков и оратор.

Образный язык отцов государства обычно вызывает у переводчиков легкий шок. Потом они привыкают к “лингвистическим выходкам” начальства, так как набор “острот” у них, как правило, невелик, велика лишь их частотность. Скажем, без подготовки, сходу перевести такие выражения, как “через пень в колоду” или “по Сеньке и шапка” довольно трудно. А анекдоты, построенные на игре слов?

Большим любителем красивой и образной речи был Леонид Федорович Ильичев — в прошлом секретарь ЦК КПСС по идеологии и пропаганде, а позднее — заместитель министра иностранных дел СССР и глава советской правительственной делегации на переговорах по пограничному урегулированию в КНР. В 80-е годы он возглавлял правительственную делегацию, которая принимала участие в политических консультациях с Китаем. Будучи в хорошем настроении, а это бывало тогда, когда переговоры для нашей стороны складывались удачно или когда можно было немного расслабиться, например, на приеме в достаточно узком кругу, академик Л. Ф. Ильичев любил в присутствии китайцев произнести парочку пространных и заковыристых тостов, нередко построенных на каламбурах. Вот, например, одна из его любимых сентенций, которой он мог “украсить” любой тост: “Как сказал однажды ректор армянской академии, выступая перед ее выпускниками: “Дорогие друзья, вы проучились пять лет, и я рад отметить, что ваш труд пропал не даром!” И далее продолжал: “А вот переговоры с нашими китайскими коллегами проходят весьма продуктивно”.

Жизнь показала, что каким бы высоким ни был уровень переводчика, он всегда должен иметь при себе небольшой блокнотик для записей. И еще шариковую ручку или карандаш.

Кто мог подумать, что однажды на официальном приеме, устроенном китайским МИДом в честь советской правительственной делегации, прибывшей в Пекин на третий тур политических консультаций (сентябрь-октябрь 1983 г.), Л. Ф. Ильичев произнесет тост длиною в… 11 минут! И без остановки!!! Блокнот мой остался в гостинице. В течение первых двух минут я запоминал содержание тоста и ждал паузы, чтобы перевести сказанное (перебивать в таких ситуациях не полагается). На третьей минуте я схватил бумажную салфетку и стал ручкой (!) лихорадочно записывать на ней, как я теперь уже понял, целую речь. Салфетка из тонкой бумаги, готовая под нажимом ручки продырявиться в любой момент, была исписана со всех сторон, а глава нашей делегации в это время, не обращая ни на кого внимания, прищурив глаза и чуть откинув голову, раскачивался в такт своим словам и пел дифирамбы в адрес китайских дипломатов, сидевших рядом. Коллеги-переводчики и члены обеих делегаций смотрели на меня с ужасом. В их глазах светилось чувство сострадания и обыкновенная человеческая жалость. Некоторые из коллег-переводчиков не без злорадства наблюдали за происходящим и радовались тому, что это происходит не с ними. На пятой минуте официантка побежала за дополнительными салфетками, на восьмой кто-то подал блокнот. Тем временем оратор распалялся еще больше: “Вот сидит сокол китайского МИДа товарищ Ли Фэнлинь (в 90-х годах посол КНР в России), а вот горный орел среди китайских дипломатов товарищ Ма Сюйшэн”… Записываю я эти пассажи, а сам думаю, как бы не спутать сокола или горного орла со стервятником, все же в орнитологии, да еще по-китайски, я, прямо скажем, был не силен…

Впервые в своей жизни после окончания перевода я услышал аплодисменты в свой адрес, а потом и извинения в полушутливой форме от самого Ильичева. Вывод простой: блокнотик должен быть всегда при себе.

Президент, я вас не слышу

Казусы встречаются и чисто технические. Март 1994 года. Визит Горбачева на Тайвань. Михаилу Сергеевичу предстоит выступать в огромном зале им. Сунь Ятсена в городе Тайбэй с докладом на тему: “Мировой порядок в XXI веке”. Завтра утром выступать, а накануне днем текста еще нет. Ищут по всему Тайваню пишущую машинку с русским шрифтом (это тогда, когда даже у нас в России уже работали с ноутбуками)! С трудом часов через 5–6 находят одну допотопную портативную развалину. Готовится текст, который, по моим понятиям, надо было сочинять еще в Москве. Готовый материал получаю поздно вечером, после окончания всех мероприятий первого дня пребывания. Ночь уходит на перевод. Согласно протоколу, если выступающий свой текст читает, то и переводчик обязан читать свой перевод. Другое дело, когда оратор выступает “без бумажки”.

Перед самым выходом на сцену выясняется, что в тексте сделаны уточнения (редактура, дополнения и купюры), но помощники бывшего президента “забыли” мне об этом сказать. Первый прокол! Трибуна, с которой должен выступать докладчик, выдвинута на авансцену, а трибуна поменьше — для переводчика — отодвинута слегка в сторону и назад. Все бы ничего, но устроители забыли поставить на сцену специальный монитор, по которому голос оратора, идущий в зал, передавался бы и на сцену. А это уже катастрофа! То есть М. С. Горбачев что-то произносит, а что именно, мне, стоящему позади него метрах в шести-семи, не слышно! Зал на 2500 человек переполнен. Ажиотаж колоссальный. Такое событие! Шутка ли сказать, выступает человек, с именем которого связаны окончание “холодной войны”, перестройка, роспуск компартии…

Пришлось ориентироваться по паузам, которые делал оратор после каждого абзаца. Но ведь в текст были внесены поправки! А что если два абзаца сведены в один или его нет вообще? Перевод фактически шел вслепую! К счастью, концы последнего абзаца у нас совпали, и все обошлось, но что жизнь переводчика при этом сократилась на пару лет — сомнений у меня не вызывало. Когда стали задавать вопросы, пришлось даже встать рядом с бывшим президентом, чтобы слышать реплики из зала. Вывод простой: переводчик всегда должен предварительно осмотреть и проверить условия, в которых ему предстоит работать, и убедиться, что никаких накладок нет.

Отрывок: Спешнев Н.А. Пекин — страна моего детства. Китайская рапсодия. Записки синхронного переводчика. СПб.: Бельведер, 2004.