Кто спорит: аристократические наряды смотрятся элегантно, но, как справедливо заметила одна из читательниц «Панды», к плите в таких халатиках не станешь. А ведь в чём-то и у плиты стояли, и на рисовом поле трудились, и ремёслами занимались. Итак, тема сегодняшнего поста – повседневная одежда.

О таких представителях демократических сословий как студенты и мелкие чиновники уже упоминали, про халат даопао писали. Давайте немного поговорим о крестьянах, и вообще о людях, занимающихся физическим трудом. Вот у кого одежда практически не менялась тысячелетиями! Поскольку придумать что-то более универсальное, чем вариант рубаха-порты-лапти, чтоб оно не затрудняло работу, было дешево и удобно, наверное, трудно. Но были, конечно, и тут вариации в фасоне и материале.

Вот, например, если вам в огород, то можно и так: халат直裰(zhíduó) , под ним исподние штаны –下裤 (xiàkù), поверх – передник, он же сумка для сбора того, что созрело. Плюс бамбуковая шляпа方笠, fāng lì (она же 瓦楞帽wǎléngmào, «шапка устрицей»).

Вообще-то 笠 (lì) – это та самая широкополая конусообразная шляпа из бамбука, без которой Азию и представить трудно, та самая, в которой киношники любят снимать странствующих монахов и ассасинов, крестьян на рисовых полях, бедных японских самураев и прочих типичных для исторических и приключенческих фильмов героев. В этой шляпе любят пофотографироваться все, ну, просто все. Скажем так: «азиатский брыль».

В холодные и непогожие дни дополнением к бамбуковой шляпе был соломенный плащ, тогда комплект назывался 蓑笠suō-lì.

В китайской классической поэзии есть такой образ: старик-рыболов, 渔翁 (yúwēng). В нём и мудрость, и отрешённость, и аскетизм, и одиночество, и единение с природой, и много чего ещё. Так вот, этот старик-рыболов обязательно носит травяной плащ и бамбуковую шляпу – такая традиция.

На картинке одно из стихотворений, в котором упомянуты и старик, и его одежда. Принадлежит стихотворение кисти танского поэта Лю Цзунъюаня (柳宗元), называется «江雪» ( jiāng xuě).

千山鸟飞绝，万径人踪灭。

孤舟蓑笠翁，独钓寒山雪。

qiān shān niǎo fēi jué ， wàn jìng rén zōng miè 。

gū zhōu suō lì wēng ， dú diào hán shān xuě 。

Снег на реке

Горы без края, где птиц оборвался полет…

С тысячи троп исчезают людские следы…

Лодочник старый в бамбуковой шляпе, в плаще

Снег одиноко удит из холодной воды.

短褐 (duǎnhè) или粗布衣(cū bùyī). По-нашему, значит, полукафтан или сермяга (одежда из тонкого, но грубого некрашеного сукна). Был нарядом простолюдинов и бедняков и даже вошёл в поговорки. Например, в такую: «寒者利短褐» (hánzhě lì duǎnhè), «на морозе и сермяжка греет», т. е. в холод одежду не выбирают.

Летний и домашний вариант той же одежды –短打(duǎndǎ).

Сунская крестьянка. Реконструкция по старинному свитку. Не знаю, но, похоже, художник рисовал какую-то очень гламурную пейзанку. Такой тропининско-венециановский тип.

Костюм-трансформер. Вариант первый: платок 头巾, шпилька簪 (zān) и гребень梳(shū), бейцзы с узкими рукавами (窄袖褙子), розовый топ без бретелек (抹胸, mòxiōng), штаны (裤子) ，короткая юбка с поясом (腰系短裙), которая надевалась только в комплекте со штанами, а у мужчин подобная – с халатом, туфли с загнутыми носками (弯头鞋). Снова «цзинь» (巾), о котором много было написано в «шапочных» постах, только относилось написанное к мужским головным уборам, шпилька и прочие знакомые вещи.

Вариант второй. Юбка длинная. По-моему, тот же самый платок, но если он вот так спадает, то это, «типа», 盖头 (gàitou) – покрывало совершеннолетней, фата, убрус…

Вариант третий, «эротический». Потому что в полураспахнутую бейцзы видно всё, что относилось тогда к исподнему (中单, zhōngdàn): брюки, топ и красная нижняя юбка (短合欢裙), дословный перевод названия которой может звучать весьма игриво (вон, модель как улыбается).

Вариант четвёртый, парадный. «Крестьянка» надела сразу всё и повернулась передом: теперь видно, что длинная юбка у неё – распашная, вроде нашей понёвы. Правильно, а чего ж такую красоту розовую прятать! А платочек с головы можно и в качестве муфты использовать (если вдруг вспомнила, что ногти почистить не успела). И – плавной походкой, от бедра – к ближайшему сельпо, за новою метлой…

И напоследок, раз уж речь о крестьянках, хочу рассказать о головном уборе, который вроде бы и не ханьфу (потому что стал знаменит уже в ХХ веке), а с другой стороны очень даже традиционный, кроме того, самый как есть крестьянско-пролетарский. Это красный платок — 红头巾. Красный, подчёркиваю, прочие цзини не в счёт.

Вообще, у красных платков долгая история и неоднозначная репутация. В четырнадцатом веке, в конце династии Юань китайские крестьяне как-то разок повязали красные платки… и свергли правителей-монголов. Но мы не будем сейчас о Восстании Красных повязок (紅巾之亂). В ХХ веке красный платок – вещь женская, и, как в случае с Красной Шапочкой, из наименования элемента женского наряда стал именем, ну, не собственным, но нарицательным. «Красными платками» называли трудовых мигранток из Китая, сотнями ехавших на заработки в Сингапур в 30-х и 40-х годах.

В большинстве своём женщины были родом из провинции Гуандун (广东), то есть этнические кантонки, но имелись среди них и представительницы народа хакка. В 30-40-е годы Гуандун находился то под властью оккупантов-японцев, то под Гоминьданом, полностью китайская Красная армия заняла провинцию лишь в 1950 году.

В Сингапуре (то британском, то японском, то снова британском – до 60-х) китаянки работали на стройках, каучуковых плантациях, а также в качестве домашней прислуги.

Это на постере актрисы такие милые, с накрашенными личиками и ухоженными ручками, а на сохранившихся старых фотографиях – жилистые тётки а-ля персонаж из частушки: «я и лошадь, я и бык, я и баба, и мужик». Их такими, кстати, и памятники изображают. Один, например – с коромыслами для переноски тяжестей, другой – с мастерками и кирпичами. Да, явление было настолько массовым, что красноплаточницам в наши времена поставили памятники (контактные скульптуры).

К трудовой миграции мужчин китайское общество и раньше было привычно. Особенно лёгкими на подъём были именно кантонцы, поскольку жили в приморском регионе. Но женщины, ломающие традиционные представления о назначении слабого пола… Если бедная женщина не выходила замуж, её уделом были проституция и нищенство, обычно усугубляемые употреблением опиума. Красноплаточницы выбрали независимость и тяжёлый труд. В то время как богатые утончённые горожанки носили чонсам (ципао), эти женщины одевались в мужскую одежду (самфу), надевали фартук и самодельные сандалии из кусков каучука и шли вкалывать на стройку.

Многие китаянки покинули родину, не успев выйти замуж или не пожелав становиться бесправными в семье мужа. На чужбине они образовали своеобразные сестричества, поклоняясь богине Гуаньинь и связав себя клятвами безбрачия. Даже в своём китайском квартале существовали они довольно обособленно, чему способствовал кантонско-хаккский диалект, на котором красноплаточницы общались между собой, и который плохо понимали остальные мигранты из Китая.

Такие вот крестьянки-феминистки. К ним, наверное, применимо выражение эпохи Мао Цзэдуна, о равноправии женщин в обществе:»女人能顶半边天». Его укороченный вариант:»半边天»(bànbiāntiān) – «женщина, берущая на себя половину тягот человечества» (половину неба). Высокого статуса женщины-мигрантки в обществе не имели, но зато это их руками построен Сингапур.